АННЕНСКИЙ ИННОКЕНТИЙ ФЕДОРОВИЧ
20 августа (1 сентября) 1855, Омск — 30 ноября (13 декабря) 1909, Санкт-Петербург; похоронен в Царском Селе на Казанском кладбище

Школьный учитель

Родился в семье чиновника, занимавшего видные административные посты в Сибири. В 1860 семья из Сибири вернулась в Петербург, где Анненский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1879). В его воспитании принимал участие старший брат, деятель народничества, публицист Н. Ф. Анненский (1843-1912).

После окончания университета и почти до конца жизни Анненский преподавал древние языки, античную литературу, русский язык и теорию словесности в частных гимназиях, на Высших женских (Бестужевских) курсах и др. В 1891-93 директор Коллегии Павла Галагана в Киеве, 8-й петербургской мужской гимназии (1893—96). В 1896-1905 — директор Николаевской мужской гимназии в Царском Селе (уволен в связи со студенческими беспорядками), где его учениками были Н. С. Гумилев(об их непростых творческих отношениях см.: Тименчик Р. И. Анненский и Н. Гумилев // ВЛ, 1987, № 2), Н. Н. Пунин . В качестве инспектора Петербургского учебного округа (с 1906) совершал поездки по России, в которых (или по их впечатлениям) создал многие лучшие, так называемые «дорожные» стихи. Стихи начал писать в 1870—1880-е годы; тогда же занимался переводами, но как поэт не был известен современникам, к тому же он избегал литературной среды и развивался изолированно (писание стихов плохо сочеталось с педагогической деятельностью, обликом «чопорного», подчеркнуто корректного чиновника). Он имел репутацию знатока античности, филолога-классика, переводчика и необычного педагога.

Первые публикации

Выход его поэтичитеского сборника «Тихие песни» в 1904 под псевдонимом Ник. Т-о (от греческого «утис» — «никто»; так называет себя Одиссей) по существу не был замечен критикой и символистами. Сборник включал также переводы из Горация, Ш. Бодлера, П. Верлена, Ш. Леконта де Лиля(о нем позднее Анненский написал статью), С. Малларме . Французские символисты, «проклятые» поэты оказали первоначальное влияние на творчество Анненского. Старше русских символистов по возрасту, литературно и мировоззренчески Анненский не вписывался в символистскую школу, хотя многими мотивами и перекликался с ней.

Античная тема

С конца 1880-х годов печатает рецензии по славянской и классической филологии, статьи (учебные материалы) о творчестве русских классиков, переводы Еврипида (1-й том вышел в1906, СПб.): Анненский осуществил полный комментированный перевод близкого ему своим кризисным мироощущением и скептицизмом древнегреческого трагика, со своими толкованиями его пьес (Театр Еврипида. М., 1916-21. Т. 1—3). На древнегреческие мифологические сюжеты Анненский написал несколько оригинальных драм: «Меланиппа-философ» (1901), «Царь Иксион» (1902), «Лаодамия» (1902; опубликована в 1906), «Фамира-кифаред» (1906; опубликована в 1913; 2-е изд. 1919); «античные схемы» совмещались в них, по его собственным словам, с «модернизацией в психологической разработке мифа», за античностью легко угадывались мучительные проблемы человека начала 20-го столетия; так, царь Иксион предстает вариацией героя-ницшеанца.

Журнал «Аполлон»

В 1909 С. К. Маковский привлек Анненского к созданию журнала «Аполлон», некоторое время он был его фактическим редактором. В последний год жизни Анненский обрел сочувственную творческую среду, читал лекции в Обществе ревнителей художественного слова при журнале, опубликовал в нем статью «О современном лиризме» (№ 1—3, первую часть — при жизни): наряду с критическими отзывами о поэтических сборниках молодых поэтов статья содержала оценки признанных мэтров символизма, высказанные без должной почтительности, и вызвала раздражение многих писателей; была снята предполагаемая подборка его стихов в «Аполлоне». Анненский неожиданно скончался на Царскосельском вокзале. Главная книга стихов «Кипарисовый ларец» (М., 1910) вышла уже после его смерти, в ее композиции принимал участие сын поэта, В. И. Кривич (1880-1936).

Поэт и окружающий мир

Поэтический мир Анненского, мир «расширившегося» современного «я», лишен четкости, определенности, это зыбкий, размытый мир, мир на исходе — угасания, увядания, убывания; в нем томится и тоскует усталая душа, не находя пристанища в реальном. Отторжение от человеческого мира не носит характер романтического разоблачения его неистинности, лирическое «я» поэта как бы выпадает из него: он страшен своей бедностью, «тусклостью», бессмысленностью страдания и непросветленностью быта (у Анненского это быт горожанина: реалии и изломы городской жизни занимают заметное место в обоих его сборниках), «кошмар» обыденности вызывает у поэта мистический ужас. И только через боль, «слезы нищих» осуществляется сцепление с этим миром в некоторых стихах («Кукла», «Старые эстонки», «Октябрьский миф»). Скука («Оставь меня. Мне ложе стелет Скука» — «О нет, не стан») и тоска, которая у Анненского едва ли не одушевленное существо, явились ответом поэта на первичную реальность бытия.

Безысходность

Но и высокие переживания — глубокие и парадоксально-изысканные страдания, странная любовь, уклонение от счастья, мечты и «светлые миги» — не дают опоры бытию: они также призрачны, бесследны; их угасание, исчерпанность, миражность — неизменный «атрибут» поэзии Анненского. Самая красота — безусловная и неотменяемая ценность, исповедуемый поэтом символ веры, который он сам называл «чистым (то есть бескорыстным) эстетизмом» или «эстетизмом высшего порядка» («Книги отражений», с. 111, 145) — надломленная, померкшая или застывшая. Постоянна в поэзии Анненского смерть и память о ней (многие стихи — прямое описание похорон), проникающая все сферы жизни, но и она лишена таинственного ореола и может обернуться «равнодушно дышащею Дамой» («Баллада»). Присутствие иного мира — «там» — редко обретает статус подлинности, пространства, в котором возможны «лучезарное слиянье» или «сияющая красота», чаще — это «обманувшая отчизна» («Зимнее небо») или «похоронная истома», открывающая внутреннему взору «...и роскошь цветников, где проступает тленье» («Август»). Так смыкается у Анненского безысходность посю- и потустороннего мира.

Чисто анненсковский мотив — переживание несбывшегося, идеально-невозможного, «непознанного» как невозвратной и трагической, но состоявшейся реальности: здесь с особенной силой выражена тоска по равному поэту событию или чувству при осознании их принципиальной нереализуемости. О. Мандельштам писал о «горьких, полынно-крепких стихах» Анненского, каких «никто ни до, ни после его не писал».

Природа и поэт

Мир внутреннего «я», природы, «повторяющей» пограничное и томительное человеческое существование, Анненский передает музыкальными (иногда романсными) ритмически разнообразными стихами, яркими, красочными метафорами, особенно при воссоздании звука и цвета («Этот нищенски синий / И заплаканный лед» — «Снег»). Эстетика ущерба (декадентская составляющая его поэзии), поэтика недосказанности и намека («ассоциативный символизм» — Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 291) совмещаются с точностью и выразительностью живописно-символической детали.

Анненский—критик

Печатаемые в периодике (в т. ч. в журналах «Гермес», «Перевал») статьи о русских и зарубежных писателях составили первую и вторую «Книги отражений» (СПб., 1906, 1909) — своеобразной эссеистско-критической прозы: это сплав анализа, стилизованного пересказа произведения с мыслями по поводу, точнее интеллектуально-интимной исповеди Анненского (на общем фоне русской и западно-европейской культуры). Необычен и метод, и сам объект исследования: это не произведение или творчество в целом избранного автора (Лермонтова, Достоевского, Гоголя, позднего Тургенева, Ибсена, Гейне, К. Бальмонта, Л. Андреева, Горького) и не его личность, судьба, человеческая или литературная, хотя Анненский вовлекает в исследование и то и другое, а та подспудная основа, психологическая доминанта художественного сознания, что порождает искусство и «красоту». Обращаясь к устойчивым мотивам, символам, мыслеобразам писателя, Анненский вживается в «читаемого» автора, погружается в его художественный мир, часто пользуясь методом дальнейшего, за пределами текста, воспроизведения жизни героя: он дописывает (порой проецируя в новое время и новые ситуации) их поступки, мысли, рассуждает в духе персонажа или писателя или прямо за них. Созданный таким методом образ, интерпретация произведения могут быть неадекватны, даже произвольны (объективность и не входила в замысел Анненского), но не отменяют проницательности многих характеристик, точности и последовательности эстетических посылок Анненского, позволяющих проникнуть в дотекстовую духовно-биографическую магму творчества, проясняющую его наличные книжные результаты.

Проблемы жизни и искусства, состав «нашего я» — обогащенного сознания и «опустелой души» с ее соблазнами и «испугом» перед жизнью, эволюция художественных форм, требующих новых приемов и воплощений, внутренняя свобода — темы, затрагиваемые на многих страницах «Книг...». Анненский исходил из того, что только в искусстве жизнь, ее «нагота» получает свое «оправдание». Искусство, по Анненскому, — преображающее и просветляющее жизнь, — нравственно и спасительно по своей природе, сама красота для художника — «признак истины». Но сближая эстетические и этические критерии в искусстве, Анненский разделяет их в жизни: он настаивает на принципиальном несходстве страдания и сострадания, любого подлинного переживания в жизни и в искусстве, последнее в известном смысле предает жизнь, и в этом он видит «трагическую роль поэзии», возникающую из «мечтательного общения человека с жизнью» («Книги отражений», с. 129). (Примечательно, что при своем эстетизме Анненский подходит к литературным персонажам как к жизненным типам, будь то изуродованный социальным укладом герой «Горькой судьбины» А. Ф. Писемского или носитель искажений духовной природы современное лирическое «я»; жизненность оказывается условием самого эстетизма).

«Последний из царскосельских лебедей...»

Связь искусства и жизни и противостояние ей («непризнанность» жизни по Анненскому — исходный посыл и стимул творчества у разных художников), ее эстетическое преодоление, способы «овладения» жизни искусством, психологические законы ее претворения в «художественность» определяют своеобразие не сведенной в систему, импрессионистичной по стилю, но целостной эстетики Анненского.

В 1910-е годы складывается посмертный культ Анненского в кругу акмеистов и других постсимволистов; Н. С. Гумилев, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам, Б. Л. Пастернак , малоизвестные молодые поэты считают себя его учениками, возникает миф об Анненском — «царскосельском Малларме».

Л. М. Щемелева